Паутина чужих желаний - Страница 51

– Раечка, ты золото! – не покривила я душой. – Пусть принесут утку, да побольше. И даже можно что-нибудь из спиртного. Что там есть из спиртного?

– Все есть. – Рая растерянно заморгала. – Только разве тебе можно спиртное, Евочка?

– В небольших количествах можно, – соврала я. – Рая, пусть принесут вина.

– Белого или красного?

– На твое усмотрение.

Я вперила требовательный взгляд в Козырева и спросила тоном, предполагающим исключительно положительный ответ:

– Владимир, поужинаешь со мной? Давай не отказывайся, выпьем за спасение прекрасной дамы…

* * *

Мы сидели на разных краях кровати: я слева, он справа. Между нами стоял поднос с едой и вином. Мы уселись так сразу, как только за горничной, принесшей ужин, закрылась дверь, и молчали минут пять, пока мне первой не надоела эта игра в молчанку.

– Ну и какого хрена ты тут делаешь, Козырев?

– Собираюсь разделить с тобой трапезу.

– Я не об этом, я о глобальном.

– Ну, если о глобальном, то я здесь спасал твою девичью честь. Или ты не заметила?

– А я тебя просила?

– Конкретно меня нет, но ты так орала. Я подумал, что стоит вмешаться.

– Ты решил, я орала из-за того отморозка? – Я зло дернула плечом.

– Откуда ж мне знать, из-за чего или кого! – Вовка взъерошил волосы и впервые за эти пять минут посмотрел мне прямо в глаза. – Почему ты кричала, Ева?

– Видел? – Вместо ответа я запрокинула голову к потолку. – Она появилась прямо у меня на глазах.

– Ну-ка. – Вовка поймал меня за руку, поддернул вверх рукав свитера, покачал головой. – Эта хрень увеличилась.

– Знаю. – Я не стала смотреть на «эту хрень», достаточно того, что я ее чувствую. – Почему ты не уехал?

– Я собирался. А потом ты заорала.

– И что?…

– Я передумал.

– Добрый, значит?

– Рассудительный. Без меня ты наделаешь глупостей.

– Я и с тобой их наделаю.

– Со мной это будут тщательно просчитанные глупости, а без меня – спонтанные.

А руку мою он так и не отпустил, сжимал не так чтобы очень крепко, но не высвободишься, и поглаживал осторожно ладонь. Щекотно. Сказать, что щекотно? Так ведь гладить перестанет, а я этого не хочу.

– То есть ты решил остаться?

– А что решила ты? – Смотрит внимательно, в рыжих глазах сомнение и надежда. Понимаю, какого ответа он ждет, но не уверена, готова ли я.

– Не знаю. – С Вовкой лучше не жульничать, а сказать так, как есть. Пусть сам решает, стою ли я того, чтобы со мной возиться.

– Вот адрес. – Сложенный вчетверо листок упал мне на колени.

– Ага. Давай ужинать.

– Как скажешь, хозяйка…

Я давилась уткой и не чувствовала вкуса вина. А все из-за Козырева, ох зря я пригласила его на ужин. Одной было бы комфортнее, а так кусок в горло не лезет. Пить получается лучше, чем есть. Сейчас напьюсь, и будет мне счастье. Может, хоть одну ночь удастся провести спокойно. Если к пьяным вдрызг девицам призраки не пристают. Нет, похоже, одной бутылкой вина я не напьюсь. Мне, пожалуй, и двух будет мало. Спуститься, что ли, вниз, взять сразу парочку, чтобы уж наверняка?

Я уже встала с кровати, когда Вовка поймал меня за руку.

– Далеко собралась, Евочка-припевочка? – В медово-рыжих глазах опять плясали золотые искры. Или мне это просто показалось?…

– Недалеко, на первый этаж за добавкой. – Я взмахнула пустой бутылкой.

– А зачем тебе добавка? – Руку мою он так и не отпустил.

– Напиться хочу. – Другу детства Вовке Козыреву нужно говорить только правду.

– А без этого никак?

– А без этого я не усну.

– Почему?

Странный он какой. Не понимает, что страшно спать, когда у тебя такая хреновина над головой и на руке хреновина, только поменьше. Нет, про то, что страшно, я Козыреву не скажу, лучше совру что-нибудь.

Соврать он мне не дал.

– Боишься, – произнес скорее утвердительно, чем вопросительно.

– А ты как думаешь? – Уходить за вином вдруг расхотелось. Мало ли, я уйду, и он тоже уйдет…

– Не бойся, Ева-королева, я за тобой присмотрю. – Вроде насмешливо сказал, а глаза серьезные-серьезные. Значит, защищать меня решил. Благородный.

– Присмотришь? – Мне бы сказать что-нибудь ехидное, такое, чтобы сразу стало ясно, что ни в каких защитниках я не нуждаюсь и сама со всеми своими проблемами разберусь, а я не сказала, уселась обратно на кровать, на сей раз рядом с Вовкой, близко-близко, нога к ноге. Ух, ну до чего ж у него глаза красивые! И волосы тоже, не рыжие, а темно-медовые, летом выгорят и станут золотыми. И загара он не боится, рыжие ж боятся, а у него кожа не белая, а даже чуть смуглая.

– Что?

И губы красивые…

– Ничего…

…А дыхание прохладное, пахнет мятой и немного корицей. Я ведь целовалась с ним раньше, во времена босоногой юности. Что ж тогда ничего такого не почувствовала? Молодая была, глупая? А сейчас старая и умная, научилась разбираться в этих вещах…

Я-то научилась, я-то понимаю, а он как же? Что он чувствует? Тело чужое, необжитое, неухоженное, губы чужие, руки, ноги, волосы. Каково ему со мной такой – незнакомой? А мне самой каково? Может, я его вижу, слышу и чувствую по-другому именно потому, что все это: губы, руки, ноги, волосы – все не мое. Заимствованное счастье. Нет, ворованное…

Вырываться из плена Вовкиных губ, глаз и рук было тяжело. Моя б воля – не вырывалась бы, но воля не моя, как и тело…

– Козырев, пусти!

Послушался. Не сразу, с неохотой, но отпустил.

– Не могу я так. – Вовке нужно говорить правду, я помню. Но это не совсем правда. Я-то как раз могу и хочу, но вот домик не мой. И хозяйничать в этом домике я права никакого не имею, и гостей впускать…